— Вот ты первым и пойдешь, ты лучше всех знаешь!

— Э, э, почему я, Степан вон пусть идет, он все лекции конспектировал!

— А что чуть что сразу Степан, и на фольклор первым меня, и на философию науки меня, а логика это, извините, не совсем по моей части!

Причина, по которой студенты суетятся у дверей пока еще закрытой аудитории, появляется у этих дверей ровно в девять: Антон Алексеевич, по прозвищу Антиох, известный своей строгостью, дотошностью и тем, что на лекциях запирает двери изнутри (чтобы никто не сбежал), сегодня принимает зачет, и желающих идти на заклание в первых рядах немного.

И вот первая пятерка со скорбными лицами заходит в кабинет. Оставшиеся прислушиваются у дверей. Валит? Не валит? Ругается? Ничего не слышно, может он их там уже съел живьем? Не, тогда шумнее было бы…

Через пять минут дверь неожиданно открывается, разгоняя подслушивающих студентов, и пятеро выходят в коридор.

— Почему так быстро? Сразу пересдавать послал?

— Степан, что, даже у тебя не принял, жу-у-у-ть!

— Ребята, — наконец обретает дар речи один из вышедших, — я не знаю, он тронулся или что, но он нам сейчас просто так зачеты поставил…

— Та-а-к, посторонитесь, я в следующей пятерке тогда пойду!

Суматоха у двери мгновенно приобретает противоположное направление: теперь все стремятся побыстрее попасть внутрь, не зная, как долго продлится халява, и вызванивают любителей поспать, которые рассчитывали приехать позже.

Халява, к общему удивлению, не кончается.

Наконец, оделенные зачетами и ошарашенные произошедшим студенты потихоньку расходятся, и в их головах выученная за предыдущую ночь логика смешивается с ощущением общей нелогичности происходящего. Один из последних всё-таки осмеливается задать вопрос:

— Антон Алексеевич, а все-таки почему вы нас отпустили?

— Да надоели вы мне все просто, неуды еще вам ставить, с пересдачами возиться, вы теперь всё, что нужно, и так на всю жизнь запомните. Да и вообще, не ищите логику там, куда вы ее не клали!

“А знаете ли вы, что английское слово frog - распускать вязание - не случайно совпадает со словом “лягушка”? Некоторые считают, что, когда нитка выдергивается из петель, она остается изогнутой такой, как лягушачьи лапки. Некоторые - что дело в другом слове про раздергивание ниток,“rip it”, которое, если быстро повторять, превращается в квакание: рипит-рипит-рипит!”

Всё это приходит мне на ум, пока я распускаю неудачную пятку носка, распутываю нитки, собираюсь вязать ее заново. Мне нравится делиться тем, что всплывает в мыслях, пока я вяжу, но сегодня занимательную лингвистику придется отложить. Сегодня у нас эксперимент: вязальный клуб вяжет в тишине.

Под аудиокниги вязали, под разговоры на английском вязали, теперь решили попробовать повязать молча. И вот вместо обычного щебетания, которое так легко прорастает из рукоделия, уютный зал антикафе заполняют звуки, которых обычно не слышно.

Тихонько звякают металлические спицы - это мои собственные, мне больше нравится металл, чем бамбук, приятный на ощупь, но непрактичный. Поскрипывает толстая акриловая пряжа в руках соседки (а вот этого я предпочла бы не слышать, не ножом по стеклу, но тоже не очень). Кто-то считает петли себе под нос, сбивается, начинает считать сначала. Кто-то отпивает чай, ставит кружку со стуком на деревянный стол.

В тишине время идет медленно, но незаметно, и я с вдруг с удивлением обнаруживаю, что сложное место уже позади, и работа близится к финалу. Вязание носков, вообще, очень поучительная штука. Думаю, когда-нибудь я напишу сборник историй и назову его “Дзен и искусство вязания носков”. Но разговоры об этом придется отложить до другого раза.

Потому что сегодня мы молчим.

снится ли мне

черный город, пропитанный временем: янтарные вспышки переливаются в
воздухе, узкие улочки темны в любое время суток, на площади память пахнет ржавчиной

снится ли мне

белая равнина, укрытая холодом: мягкая метель застилает взгляд, снег приглашает лечь и уснуть, лед громоздится глыбами, черный квадрат проруби

снится ли мне

зеленый лес, молчаливый и глубокий: корни сплетаются под ногами, деревья косятся недобро, воздух проверяет тебя на прочность, тропы не для того, чтобы выйти отсюда

снится ли мне

подземелья без света: лабиринт на ощупь, путь наугад, бесконечная сеть развилок, запахи, звуки, шорох чьих-то ног - или лап? или показалось?

снится ли мне

просыпаясь

я всё равно вспомню твое лицо

Основное, чему меня научили занятия йогой - ровно дышать можно в любой ситуации. Я занималась недолго, но этот принцип успела прочувствовать хорошо: в какой бы узел тебе ни пришлось завязаться, всегда можно дышать спокойно.

Еще можно расхаживать по комнате взад-вперед, поглядывая на настенные часы. Не удовлетвориться настенными, достать смартфон, посмотреть на него, убрать. Через пару минут достать, посмотреть еще раз, бросить взгляд на значок рядом с часами, убрать снова. Напомнить себе, что нужно дышать спокойно.

Сдаться, выйти на улицу, сделать пару кругов по двору, вокруг дома, заглянуть в магазин, сбежать из магазина побыстрее - много народу, и производимые ими шуршание, шепот и разговоры, просто невыносимы, более чем невыносимы.

По пути достать смартфон еще пару раз, убедиться, что время идет отвратительно медленно. Убрать смартфон. Напомнить себе — что нужно — дышать спокойно.

Вернуться домой, попытаться занять время книгой, обнаружить, что взгляд бездумно скользит по строчкам, а тишина отвлекает сильнее, чем болтовня по радио.

Напомнить. Себе. Что. Нужно. Дышать. Спокойно.

Засесть за картину по номерам в пустой надежде на то, что мелкие движения всё-таки заставят собраться и выдохнуть.

В любой ситуации можно дышать спокойно, охотно верю. Но интернет уже включите что ли, а?

Александра проводит интервью и отбирает кандидатов на вакансии удачнее всех в компании, но только она сама знает почему. Дело, конечно, не в курсах по психологии, которые она так и не закончила. Она просто с детства хорошо умеет слушать. Очень хорошо.

Вот, например, очередной соискатель - молодой, недавно после вуза, утверждает, что быстро учится.

— Расскажите, почему вас интересует работа в нашей компании?

— Мне близки ценности, которые воплощаются в ваших проектах, и я надеюсь, что смогу здесь многому научиться и внести свой вклад, - бодро и четко отвечает он.

Александра прислушивается:

“Потому что кроме вас, никто вчерашних студентов сейчас на работу не берет. Боюсь подумать, что у вас там твориться на самом деле, но кушать хочется”.

— Как вам кажется, какие положительные качества дают вам больше всего больше преимуществ?

— Я быстро учусь. Всегда готов осваивать новые технологии, если этого требует проект, могу разобраться в чужом коде.

“Ну давайте, давайте, спросите уже про то, как я тот баг починил.”

— В своем резюме вы указали, что внесли вклад в разработку открытого проекта, расскажите, какую проблему вы решали?

Соискатель, просияв, пускается в объяснения, Александра слушает вполуха, обращая внимание не столько на непонятные ей технические детали, сколько на фон. По крайней мере, соискатель действительно любит то, чем занимается.

“В жизнь не забуду, как это решал”.

“Вот чтоб всегда так, они два месяца страдали, а я за сутки нашел”.

“Хоть что-то из учебы пригодилось, ну надо же”.

“Если вы это слышите, улыбнитесь”.

Александра вздрагивает, невольно улыбается, тут же в панике прячет улыбку, пытается заставить себя не думать ни о чем (бесполезно), представить себе что-нибудь нейтральное (пляж? море? луг?), мысли мечутся, не в спилах зацепиться за что-то одно.

— Знаете, в нашей компании ценят личные границы, — выдавливает она.

— Меня это полностью устраивает, — соискатель широко улыбается, насмешливо и несколько нахально, и ей остается только сказать, одновременно вслух и мысленно:

— Вы приняты.

Мысль об этом впервые посетила меня во время медитации - такое странное беспокойство, похожее на желание чихнуть, только не в носу, а где-то внутри: а что, если я расскажу эту историю? Мысль оказалась довольно цепкой: в отличие от прочей образной шелухи, которая всплывает во время практики, она не растворилась в воздухе, как только я встала, а осталась, напоминая о себе.

Что ж, подумала я, упорство заслуживает уважения. Если сюжет, о котором я забыла десять лет назад, вдруг всплыл в памяти, наверное, стоит рассмотреть его поближе.

— Что, если я расскажу эту историю?

Примерно так начинался мой запрос к чату с нейросетью. Я кратко обрисовала сюжет, попросила для пробы расписать несколько сцен поподробнее, предложить какие-то варианты. Но нейросеть в своей простоте сделала то, чего в моем просьбе не было. Она ответила вопросом на вопрос:

— Хорошо, а как вы думаете, что будет дальше?

Лучший вопрос десятилетия. Если бы я знала, я бы написала еще тогда. Но вопрос задан, а я по преподавательской привычке не люблю оставлять вопросы без ответа. Даже вопросы от нейросети.

— Ну, хорошо, а если, например, так…?

Я смотрела, как разворачивается перед глазами один из вариантов сцен, и еще не догадывалась, насколько глубоко нырну. На следующие несколько часов меня захватил ритм вопросов и ответов, перебора вариантов, поиска того единственного варианта, который будет ощущаться верным. Я осознала, что ощущаю историю всем телом — переживания персонажей, их страхи, ожидания, холодный осенний воздух, темные улицы города, прикосновения — всё это теперь жило и копошилось внутри, как разворошенный муравейник.

Уже потом, когда этот момент превратился в воспоминание, я поняла, что произошло: говорят — и справедливо — что у нейросети нет ни эмоций, ни творческого мышления, но именно это сыграло мне на руку. Там, где раньше меня захлестывали эмоции, где мысли разбегались, и единственным ощущением оставалась сжимающая что-то внутри тревога, нейросеть просто продолжала задавать свои механические вопросы. На которые мне приходилась отвечать.

И эта цепочка вопросов превратилась в гать через болото, проведя меня по тем просторам подсознания, где раньше меня всегда утягивало на дно; мимо тех картин, которые когда-то заставляли в панике спасаться бегством.

Через несколько часов я выбралась из этого диалога, ошарашенная, оглушенная воспоминаниями, и с готовым планом романа в руках. Чтобы развеяться и привести мысли в порядок, я отправилась прогуляться. Я смотрела на вечерние улицы, которые за время моего отсутствия в этой реальности полил дождь, и чувствовала себя как человек, над которым пронесся шторм — и исчез, оставив после себя дары.

Что будет, если рассказать эту историю?