Грифоны охраняют лиру - Отзыв
…удивительно, как много человек может подумать за одну секунду…
Подведу итог впечатлению от Александр Соболев - Грифоны охраняют лиру.
- Книга, написанная с предельным, дотошным вниманием к языку. Подобное ощущение вызывает у меня проза Платонова - когда автор как бы заново пересобирает язык, а не идет на поводу у готовых речевых клише. Только у Соболева это более мягко и менее тяжеловесно получается, и к тому же работает на создание атмосферы - каким был бы русский язык в царской России пятидесятых годов двадцатого века? Вот, может быть, что как раз таким.
- Определенно хочется перечитать когда-нибудь еще раз и посмотреть, что нового я смогу заметить, зная финал и воспринимая книгу как целое. Еще хочется перенестись в будущее лет на сто вперед и посмотреть, что в этой книге накопали литературоведы будущего. Потому что накопать там явно есть что, а у меня образованности не хватает. Впрочем - это определенно плюс - книга из тех, где разгадывание загадок не обязательное условие, а приятный бонус. Т.е. можно просто прочитать, не сопровождая это изучением тонкостей, и всё равно будет хорошо и приятно.
- Упомяну несколько эпизодов, которые меня особенно подкупили (и которые указывают на одну из ключевых тем книги).
-
Вот например: в гимназию, где учится главный герой, приезжает знаменитый лектор, автор новой теории искусства, и рассказывает о том, что нужно изучать не то, что нарисовано на картине, а то, как она возникла: вот рама, ее сделали из дерева, дерево выросло в лесу; вот краски, результат труда множества людей и множества насекомых; вот холст; и все эти потоки сходятся в то, что мы называем картиной.
-
Еще один: бывший одноклассник главного героя, Краснокутский, рассказывает о том, как он потерял ногу. Приехал в деревню, отправился на охоту с местными, по неопытности отстал, попался в капкан. И тут из лесу на него выходит медведь, и Краснокутский начинает думать о том, как это вообще так получилось, как так сложилась его жизненная история, что он оказался в таком положении. И понимает, что нет - негде было свернуть. не было никаких вероятностей, всё его вело именно сюда.
Потом Краснокутский попытался восстановить последовательность событий, которые привели его к этому двусмысленному положению: где, в какой момент был сделан тот роковой поворот, что привел его, восходящую звезду синематографа, в темный дремучий лес средней полосы России? Не надо было идти на охоту, сказавшись больным? Стоило внимательнее следить за цепью загонщиков? Нельзя было в рассеянности перешагивать через флажки, не заметив их? Завидев приманку на снегу, надо было поворачиваться и идти прочь? Перебирая упущенные возможности, он начинал утверждаться в мысли, что вся его жизнь, насколько он мог охватить ее мысленным взором, прямо и неизбежно вела его именно сюда, в железные объятия капкана: он не пропустил ни одной вехи, ни одного указателя (а, свернув не туда, возвращался к исходной точке), и лишь ради того, чтобы замерзнуть, изнемогая от боли в голени.
Тот же мотив потом появится еще в размышлении о муравьином льве (привет средневековым бестиариям): такое животное, которое роет охотничьи воронки и поджидает муравья на дне. Сюжет книги, в значительной степени - переживания муравья, который скатывается в аттрактор (и странным образом не против происходящего - возможно, потому, что сложно быть против гравитации).
-
И это был не единственный раз, когда я вспомнила средневековые бестиарии. Кроме "про муравьеда" тут есть еще и "про ежа":
В принципе, человек — это тот же еж, — говорила она (Никодиму сперва показалось, что он ослышался, но она продолжала развивать свою мысль). — Каждая его иголка — это какая-то его особенность: одна иголка — любовь к сыну, а другая, например, любовь к кислой капусте. Ты подойди к нему с той стороны, где иголки тебя не колют — если любит он, например, грибы собирать и ты любишь — так значит на этом вы и помиритесь. А если лезть там, где у вас розно, так и будет колоться. Он, например, любит еду поострее, а ты попреснее: так вам никогда не сойтись. Если люди вместе долго живут, у них иголки притираются друг к другу, а при этом у обоих они и в сторону смерти мягчеют. Помнишь, как Дмитровна говорила, что ее «сдох не берет»? Вот потому и не брал, что смерть об иглы ее кололась. Помнишь?
Человек, к которому она обращалась, сидел вполоборота к ней прямо перед Никодимом и правил лошадью: впрочем, последняя, кажется, не нуждалась в водительстве, поскольку явно знала дорогу. Здороваясь, Никодим мельком отметил его грузность, особенную какую-то округлость, которая награждает собой специальный русский тип (иногда, впрочем, появляясь и на юге Италии): такой человек, вытянувшись во весь рост, отведенный ему природой, не останавливается, а начинает раздаваться вширь. Дойдя годам к двадцати пяти до известных одышливых кондиций, он остается в них уже до самой старости, почти не меняясь внешне. Обычно такой хабитус подразумевает благодушие не без хитрецы и особенную мастеровитость: таковы, например, в обеих наших столицах почти все часовщики и многие букинисты, но и не только. Этот же флегматический тип склонен, кстати сказать, и к излишним умствованиям. Впрочем, экземпляр, попавшийся Никодиму, был, по крайней мере пока, весьма немногословен и на вопросы своей соседки (а кажется и жены) отвечал каким-то нейтральным мычанием. На голове у него, несмотря на жару, была шерстяная шапочка, и, когда он поворачивал голову вправо, Никодим видел поросшую седоватой шерстью ушную раковину, небритую щеку и желтые крапинки в уголке прищуренного глаза.
— По сути и умеет человек всего одну вещь, — продолжала она, бессознательно цитируя греческого мудреца, — ровно как еж: свернуться клубком и повернуться иглами к обидчику. И любятся, между прочим, ежи, как люди, живот к животу, а не как прочие зверушки. Вот только ежик на зиму засыпает, а человек нет. А хорошо было бы — набуровился в октябре, печь протопил как следует, завернулся в тулуп покрепче и спишь себе до марта, кум королю.
У меня теперь каждый раз, когда я вспоминаю толстовское "Всякий человек как река", в голове всплывает "Всякий человек - тот же ёж" :D
-
- Еще одна важная тема текста - про зыбкость границ. Они, безусловно есть, но они преодолимы, и перехода можно и не заметить. Да и работа главного героя, Никодима, состоит в том, чтобы возить через границу память - так это, по крайней мере, выглядит внешне. Доставлять "бывшим людям", осевшим за границей, фотографии и памятные вещицы (обычно семена растений) с мест, где когда-то стояли принадлежащие им усадьбы.
- Я начала писать про то, как взгляд автора (и восприятие главного героя) скользит между разными уровнями, как за случайными встречными разворачиваются истории, как меняется масштаб от мелкого до глобального и обратно, и тут я наконец поняла, что мне это напоминает. Была такая игра, Everything, в которой можно быть облаком, планетой, галактикой, зайцем, атомом водорода и пр. (рекомендую, это любопытный опыт), так вот, есть ощущение, что за ней стоит примерно такой же способ восприятия мира.
- Если вы не читали Сигизмунда Кржижановского, почитайте. Это такой писатель первой половины 20 века, странным образом малоизвестный, но восхитительный, кто-то обозвал его "русским Борхесом", и в этом что-то есть, хотя это упрощение. Вставные рассказы в "Грифонах" очень на него похожи.
- Еще можно почерпнуть немало интересного в интервью Соболева:
- Концовка романа красивая, с какой стороны на нее не посмотри.
Автор в одном из вышеупомянутых интервью говорит, что для него очевидно, что в начале текста главный герой жив, а в конце мертв, но в какой момент происходит этот переход, он не знает. Мы тоже не знаем, потому что всё происходящее описано в восприятии Никодима, а восприятие непрерывно (наверное, можно сформулировать так, что существование души непрерывно?) Может быть, если смотреть на этот текст достаточно долго, можно прийти к выводу, что он весь и есть иллюстрация к тому, "как много может подумать человек за одну секунду" (попробуйте также: Борхес, "Тайное чудо"), и это будет смотреться чуточку более убедительно, чем та теория, в которой вторая половина "Евгения Онегина" это сон Евгения :D.
- Надо, в общем, когда-нибудь перечитать, и не только ради поиска цельной интерпретации, но и ради просто уютного языка, свежего воздуха, чистой воды.